Владимир Высоцкий. Факты о песнях

"И ушли к бизонам жить c жирафом антилопа" -- бизоны живут в Северной Америке. Получается, что Высоцкий невольно намекнул на волну эмиграции в СССР 70-х.

Это не просто ироничная песенка о людях и нравах: она была написана по конкретному поводу: в спектакле театра Современник "Свой остров" складывается ситуация, когда молодая пара хочет пожениться, но родители им мешают.

Авторы спектакля и сам Высоцкий пытались делать не обычный мюзикл, а спектакль, в котором песни стали бы важной частью действия. Поэтому во время спектакля один из персонажей (его играл Игорь Кваша) выходил и пел эту песню. После этого зрители воспринимали пару уже совсем по-другому.

По данным Давида Карапетяна (близкого друга Владимира Высоцкого) эта песня написана в депрессивный период творчества. "Трезвым Володя песню эту исполнять не любил, даже в кругу близких друзей. Эту вещь я слышал лишь однажды, и то он согласился её спеть только после длительных уговоров"

"Но что ей до меня! Она была в Париже,

Ей сам Марсель Марсо чего-то говорил."

В этой строчке кроется тонкая шутка: Марсель Марсо, как известно, мим, то есть артист немого жанра.

Сам Высоцкий называл её "Песенка ни про что или Что случилось в Африке".

Высоцкий: «Я иногда получаю удивительные письма. На них обидно не ответить. Иногда письмо может дать тебе новые силы работать. Например, я получил письмо от человека, который был командиром подводной лодки. У них потёк реактор в Средиземном море. Они уходили с курса, по которому проходит много-много пассажирских судов, чтобы не загрязнить, не заразить воду. Очень долго не всплывали. Они шли под водой. У них возникли проблемы с кислородом. Да ещё был взрыв – пришлось переборки задраить. Всплывали они быстро. Последним лёг в кессонный аппарат командир лодки. У него была кессонная болезнь. Это страшные боли. Говорят, что это непередаваемые, ни с чем не сравнимые боли. Если кто-нибудь знает, что такое почечная колика, когда всё болит, это похоже, только при кессонной болезни раз в десять сильнее. Он в течение двух суток просил ставить ему песню «Спасите наши души». Я уж не знаю, почему, но он её слушал. Он мне написал, что эта песня помогла ему выжить и вытерпеть боль. Такие письма стимулируют. Ты снова хочешь работать...»

Все не так просто, как кажется. Речь в песне, конечно, может идти и о Людмиле Орловой тоже, но более реальным прототипом телефонистки, мне думается, была моя двоюродная тетка Тамара Михайловна Барановская. Она в разговоре со мной как-то в конце 70-х гг. обмолвилась о том, что постоянно соединяет Высоцкого с его женой. Я тогда по малолетству не знал, что супруга Владимира Семеновича - француженка и живет за границей. Моя тетя рассказала много интересных подробностей об их семейной жизни (по долгу службы она была обязана прослушивать разговоры, увы!). К тому же Тамару Михайловну (ныне ее уже нет в живых) в семье всегда называли Тома, и представлялалсь она именно этим именем.

Песня «Французские бесы» едва не стала причиной разрыва Владимира Высоцкого с Мариной Влади. Поэт описал в ней свои «приключения» в Париже в компании с Михаилом Шемякиным, который подбивал друга то удрать со званого вечера в кабак, то поджечь бистро, из которого их выставили официанты. Марину всё это раздражало, хотя она и понимала, что Шемякин в перерывах между загулами делал благое дело: записывал песни Владимира на лучшей по тем временам аппаратуре. Когда Высоцкий спел эту вещь для Марины впервые, она сначала смеялась, а, дослушав, возмутилась: «Ты упомянул всех – венгров и болгар, армян и цыган! Всю песню посвятил другу! А для меня у тебя не нашлось и полсловечка! Значит, мои слёзы для тебя ничего не стоят?» И стала собирать чемоданы. Высоцкий уговаривал жену не ссориться – зачем, мол, ведь всё равно помиримся. Но она улетела в Париж. Он отправился вслед за ней.

С телефонисткой Людмилой Орловой Высоцкий и Влади познакомились после первой ссоры супругов. После тяжкого запоя поэта Марина Влади уехала от Высоцкого, оставив записку "Не ищи меня". Несколько недель она провела в Риме. В парикмахерской её застал звонок: телефонистки по просьбе Высоцкого обзвонили все гостиницы Рима, нашли ту, в которой остановилась Влади, а потом выяснили, в какой она парикмахерской.

По возбуждённому голосу Высоцкого, Влади заподозрила, что он пьян, но прежде, чем Высоцкий ответил, телефонистка вновь вмешалась в разговор: "Не беспокойтесь, он уже несколько дней разыскивает вас, он больше не пьет, просто он очень-очень счастлив!".

Текст песни перекликается с фрагментом повести «Полдень, XXII век» Аркадия и Бориса Стругацких. Повесть была написана к 1961 году, но авторы продолжали вносить в неё изменения вплоть до издания 1967 года.

– Вот послушайте, – сказал Панин. – Я давно уже думаю об этом. Вот мы – звездолетчики, и мы уходим к UV Кита. Два парсека с половиной.

– Два и четыре десятых, – сказал Кондратьев, глядя в стакан.

– Летим, – продолжал Панин. – Долго летим. Пусть там даже есть планеты. Высаживаемся, исследуем, трали-вали семь пружин, как говорит мой дед.

– Мой дед-эстет, – вставил Гургенидзе.

– Потом мы долго летим назад. Мы старые и закоченевшие, и все перессорились. Во всяком случае, Сережка ни с кем не разговаривает. И нам уже под шестьдесят. А на Земле тем временем, спасибо Эйнштейну, прошло сто пятьдесят лет. Нас встречают какие-то очень моложавые граждане. Сначала все очень хорошо: музыка, цветочки и шашлыки. Но потом я хочу поехать в мою Вологду. И тут оказывается, что там не живут. Там, видите ли, музей.

– Город-музей имени Бориса Панина, – сказал Малышев. – Сплошь мемориальные доски.

– Да, – продолжал Панин. – Сплошь. В общем, жить в Вологде нельзя, зато – вам нравится это «зато»? – там сооружен памятник. Памятник мне. Я смотрю на самого себя и осведомляюсь, почему у меня рога. Ответа я не понимаю. Ясно только, что это не рога. Мне объясняют, что полтораста лет назад я носил такой шлем. «Нет, – говорю я, – не было у меня такого шлема». – «Ах как интересно! – говорит смотритель города-музея и начинает записывать. – Это, – говорит он, – надо немедленно сообщить в Центральное бюро Вечной Памяти». При словах «Вечная Память» у меня возникают нехорошие ассоциации. Но объяснить этого смотрителю я не в состоянии.

– Понесло, – сказал Малышев. – Ближе к делу.

– В общем, я начинаю понимать, что попал опять-таки в чужой мир. Мы докладываем результаты нашего перелета, но их встречают как-то странно. Эти результаты, видите ли, представляют узкоисторический интерес. Все это уже известно лет пятьдесят, потому что на UV Кита – мы, кажется, туда летали? – люди побывали после нас уже двадцать раз. И вообще, построили там три искусственные планеты размером с Землю. Они делают такие перелеты за два месяца, потому что, видите ли, обнаружили некое свойство пространства – времени, которого мы не понимаем и которое они называют, скажем, тирьямпампацией. В заключение нам показывают фильм «Новости дня», посвященный водружению нашего корабля в Археологический музей. Мы смотрим, слушаем…

– Как тебя несет, – сказал Малышев.

– Я человек простодушный, – угрожающе сказал Панин. – У меня фантазия разыгралась…

Песня была написана для спектакля Театра сатиры "Последний парад". Высоцкий писал песни для персонажей, но создатели спектакля хотели, чтобы со сцены звучал голос самого Высоцкого. После долгих раздумий был найден выход: голос Высоцкого в записи звучал из радиоприёмника.

По сюжету моряки возвращаются в порт после долгого путешествия, напиваются с друзьями, а утром решают ни в коем случае не опохмеляться, а наоборт даже заняться спортом. Включают радио, делают физические упражнения, а из приёмника звучит песня Высоцкого: "Вдох глубокий, руки шире...".